Сергей Шнуров: да, я циник! Интервью.
Генеральный продюсер канала RTVI Сергей Шнуров — в спецпроекте ТАСС «Первые лица». О слове года, роспуске «Ленинграда», вступлении в партию и членских взносах.— Хочется праздника, Сергей.
— Согласен, но времена такие, что он от нас уходит.
— Не приходя.
— Да, 2020-й многое переформатировал.
— Испоганил.
— Думаю, это очередной судьбоносный поворот, плевок нам в душу. Тем, у кого она, конечно, есть.
— Нам не привыкать утираться.
— Человек должен адаптироваться к любым обстоятельствам. Это и называется эволюцией. Если бы мы не приспосабливались, перестали бы существовать как вид. Вымерли бы вместе с мамонтами. Любые перемены делают нас, не скажу, сильнее, но точно другими.
— У вас случались падения глубже, чем в этот раз?
— Не ощущаю, будто сильно упал. В финансовом смысле — точно нет. Поскольку каким-то чудом прекратил концертную деятельность задолго до пандемии и на 2020 год ничего глобального не планировал. Это было интуитивное решение. Удачно получилось, повезло. В середине 2019-го я поехал с группировкой «Ленинград» в стадионные туры и уже тогда понял для себя, что, видимо, это пик карьеры, хватит, нужно сделать паузу.
— Хотя все шло хорошо?
— Более чем! Везде полные стадионы, аншлаги. За тур мы собрали наибольшее количество зрителей за всю историю нашей молодой страны.
— Сколько?
— Порядка полумиллиона человек.
— А в деньгах?
— Точную цифру сейчас уже не скажу, но какая-то космическая сумма. Тут даже не нужно знать высшую математику, сами можете посчитать. Берем стадион на 65 тысяч мест. Это с партером. В среднем билет стоил три тысячи рублей. Если поделить с VIP-ложами, даже больше. Ладно, округляем до трех. По прошлогоднему курсу получаем три миллиона долларов. А сколько было таких стадионов? Вот умножьте и оцените вал.
— И в такой момент вы сказали себе «стоп»?
— Да. Лучше остановиться на вершине, чем катиться под горку.
— Как отреагировала команда?
— Плохо.
— Сколько народу у вас было в «Ленинграде»?
— Человек 30. С техниками, бухгалтерами… Кстати, бухгалтерию я оставил. И часть техников тоже. Примерно половину от прежнего состава.
— Что теперь считают ваши бухгалтеры?
— Мои рекламные контракты, которые, к счастью, в изобилии. Предложения поступают постоянно. Кроме того, авторские, они тоже не перестают капать. Бухгалтерии есть чем заниматься.
— А музыкантам, значит, указали на дверь?
— Да, сказал: «Всем спасибо, все свободны».
— И никакого выходного пособия?
— Считаю, взятые обязательства я давно выполнил. Ветераны отечественного шоу-бизнеса отправились на пенсию с почетом, под золотыми парашютами. Чтобы вы понимали: в группировке «Ленинград» музыканты получали, наверное, раза в три больше, чем у кого бы то ни было. Нигде не платили таких денег. В хороший месяц выходило порядка 20 тысяч долларов, в самый плохой — 10 тысяч.
— Нормально.
— Мне тоже кажется, что неплохо. Плюс наш заключительный гастрольный тур, когда гонорары увеличились из-за стадионов. Последний год группировки по доходам был самым урожайным. Думаю, можно пережить тяжелое время пандемии.
— Институт русского языка назвал «самоизоляцию» и «обнуление» словами 2020 года. А у вас какая ассоциация возникает? Только держите себя, Сергей, в руках, в рамках приличия.
— Ну, знаете, сложно сочинить более неприличное слово, чем «обнуление». Оно идеально ложится на картину уходящего года. А вот «самоизоляция» — все-таки нет. Русский народ очень социальный, коллективный, ему претит сидение взаперти в одиночестве. В моем родном Петербурге во время карантина продолжали работать всякие бары и рестораны, но уже подпольно. Люди созванивались, договаривались, приходили в как бы закрытые заведения, встречались и общались там вась-вась.
— И вы нарушали режим?
— Да, похаживал, грешен. Повторяю, русской душе никак не изолироваться. Это может произойти только по решению суда. В принудительном порядке.
Поэтому я категорически голосую за «обнуление» как за слово года.
— Вы тоже в каком-то смысле начали с нуля.
— Да, пошел по пути обновления. Например, похудел совершенно добровольно.
— На сколько?
— Килограмма на четыре, что при моей комплекции много. Опять же, распустил группировку «Ленинград». Заставляю себя заниматься не очень свойственным мне делом, а именно работать на канале RTVI в качестве генерального продюсера. Словом, устраиваю себе очередные испытания.
— В партию вступили.
— И это тоже. Хотя не скажу, будто заранее планировал такой шаг. Вообще не думал, что пойду в какую-либо политическую организацию. Бориса Титова знаю примерно года с 2016-го, выступал у него на партийных мероприятиях, играл в качестве приглашенного артиста. Тогда мы стали более-менее тесно общаться. В 2020-м, скорее, от самоизоляции и безделья возобновили контакты, в итоге все закончилось моим вступлением в Партию роста.
— Администрация президента участвовала в этом процессе?
— Боже упаси. Зачем?
Если бы я, положим, баллотировался на пост президента, как Ксения Собчак, тогда, конечно, это было бы решением АП. В моем случае вступление в партию — лишь вступление в партию
— Могу вкратце объяснить. Мне интересно, как все устроено изнутри. Это всегда двигает меня по жизни — любознательность. Так я и на RTVI оказался. А до этого участвовал в совершенно странных программах на Первом канале.
— Что-то про котиков?
— Ну да. Еще «Про любовь». Хотел разобраться, как все работает… Зато теперь у меня есть большой телевизионный опыт, о котором нисколько не жалею. Спасибо каждому, кто учил.
— И никакого стеснения из-за этих ток-шоу?
— А чего стыдиться-то? И на месте Дзюбы не стал бы извиняться и оправдываться. Ничего ужасного я не совершал, никого не убивал. Когда приобретаешь знания, что тут стыдного? Не очень понимаю, правда, какой опыт получил Дзюба, но, видимо, ему зачем-то это было нужно. Я вот точно знал, что делаю. Иначе не оказался бы здесь.
— К телевидению мы придем. Давайте сначала с партией разберемся.
— Я посмотрел на внутрипартийное устройство, попытался понять, какие законы действуют в публичной политике, что остается за кадром. Потихонечку во всем разбираюсь. Могу сказать, что это дико интересно.
— Действительно?
— Правда. Повторяю, я человек любознательный. Если что-то не понимаю, предпочитаю выяснить.
— Вам что-то обещали за членство?
— В деньгах? Нет, конечно.
— Но вы же торгуете лицом.
— Ошибаетесь, не делаю этого.
Смотрите: когда мне предложили появиться на партийных агитках во время региональных выборов, я отказался, поскольку эта услуга — платная
Зачем стану даром светиться на каких-то плакатах? Не хочу так. Мне это неинтересно.
— А Титов не стал платить?
— Он посчитал, что это ни к чему. И я с ним абсолютно согласен.
— О возможном участии в думской кампании вас уже спрашивали, и вы отвечали уклончиво.
— И сейчас могу повторить, что пока таких планов нет.
— Вот и Ксения Собчак говорила «нет», когда ей задавали вопросы о выборах. А потом вдруг сказала «да».
— Она не в Думе, однако.
— Но на пост президента России претендовала.
— Так она и не президент. Где Собчак — «да»? Скорее, она — большое «нет».
— И все же, Сергей…
— На данном этапе, в конце 2020 года, идти в Думу не собираюсь. Если что-то изменится в моей голове или окружающей обстановке, могу решить иначе. Но изначально стать депутатом не планировал, это точно не является для меня пределом мечтаний.
— А членские взносы платите?
— О да! Финансовые возможности Партии роста сильно переоценены, партстроительство и основано на том, что не меня наняли, а я участвую в сборе денег в общак.
— И?
— Что «и»? Неприятно расставаться с деньгами. В комсомол, помню, не вступил по той же причине: мне казалось, что каждый месяц платить две копейки взносов — очень дорого.
— А тут? Процент от заработка?
— Нет, есть определенный фикс.
Фактически — как в настоящей банде: кто сколько сможет. К сожалению, я могу чуть больше остальных, поэтому приходится раскошеливаться
— Нет, все не так. Если бы хотел устроить шумную пиар-акцию, обязательно сделал бы большой пост в соцсетях, подробно расписал бы, заранее обзвонил прессу, позвал ТАСС и телевидение. Вы приехали бы, а я под камерами раздал бы эти масочки. Вот тогда поступил бы как остальные партийные деятели. Но я ничего этого не делал, не занимался продвижением информации. С деньгами расстался, но скромно решил промолчать. Странный пиар, согласитесь. Могу рассказать, как было на самом деле. У меня есть приятель, который работает врачом в академии. Он позвонил в конце марта и честно сказал: «Помоги». В тот момент была беда-беда со средствами защиты, началась какая-то истерия. Товарищ дал телефон главврача, мы связались, я записал, что нужно купить. Потом мой водитель черт знает где, на каких-то складах по спекулятивным ценам приобретал маски, переправлял в Петербург, где их совсем не осталось. Это была акция помощи, не имевшая никакого отношения к пиару.
— История разовая?
— Послушайте, если хорошие знакомые или люди, которым доверяю, позвонят еще и попросят о чем-то, сделаю, что смогу.
О вакцине, пандемии, бизнесе, свободе слова, RTVI и шабашке
— А что думаете про коронавирус? В вашем окружении остались ковидиоты, считающие, что это все всемирный заговор?
— Ну какой заговор? Глупость! Мы ведь видим переполненные больницы, закрытые гробы, горе родных и близких… Слишком дорогое кино, чтобы так красиво снять. Точно понимаю: угроза серьезная, сейчас идет эпидемиологическая война. Другое дело, что со временем COVID-19 должен стать рядовой болезнью типа гриппа, сезонным заболеванием. Но до этого момента сначала надо дожить.
— Вы укололись?
— Нет.
— Почему?
— Никто пока не знает, как поведет себя вакцина через два года. Результатов клинических испытаний слишком мало. Подожду. Я не тороплюсь. Все-таки в некотором роде я тоже занимался медицинскими вопросами и понимаю, что пара месяцев для доскональной экспертизы — это ничто.
— А где вы пересеклись с медициной, Сергей?
— Был благотворительный проект: я помогал делать обезболивающее Институту физиологии имени Павлова. Спонсировал проект.
— Когда?
— Год назад закончили.
— Как возникла эта история?
— Все тянулось с 2003 года. Понимал, что дела с медициной у нас в стране обстоят не слишком хорошо, Институт Павлова фактически загибался. И я решил: чем покупать очередную квартиру, вкладывать деньги в недвижимость, помогу-ка российской науке. Романтические, говоря откровенно, взгляды. Сейчас не поступил бы подобным образом
— Можно и так сказать, да.
— Из-за коронавируса многие бизнес-планы пересмотрели?
— Пожалуй, нет. Не скажу, будто на короткой ноге с бизнесом. У меня был, по сути, только шоу-биз, из которого я успешно вышел. Остальное либо продал, либо отдал в процессе развода. Поэтому голова сейчас совершенно не болит о бизнесе.
— «Отдал» — это вы о ресторане Cococo, который отошел вашей бывшей жене Матильде?
— В частности. Сегодня к заведению не имею никакого отношения. И раньше ничего не понимал в этом. Если девушке нравится играть в ресторанный бизнес, пускай.
— Но хотя бы захаживали в бистро в Новой Голландии?
— Не был и не собираюсь. Да, вкусно поесть люблю, но, честно, мне там вообще неинтересно.
— Боитесь, что плюнут в тарелку?
— И такое тоже может быть.
— Значит, не готовы в трудную минуту поддержать рублем отечественный бизнес?
— Я-то как раз готов, но хочется, чтобы и родное государство проявило большее участие. Особенно на фоне того, как это делают правительства других стран. Давайте посмотрим, к примеру, на так нелюбимые нами Соединенные Штаты…
— И вами тоже?
— Спокойно к ним отношусь. Для меня США не являются какой-то раздражающей зоной. Не расчесываю их. В отличие от тех, кто часто трогает грязными руками эту Америку, а потом жалуется…
— Как в старом анекдоте про Гондурас, который беспокоит.
— Ну да. Так вот: в США на поддержку экономики ушло более 12 процентов ВВП, свыше двух с половиной триллионов долларов.
— Это больше, чем весь наш валовой внутренний продукт.
— Именно. Германия выделила на борьбу с последствиями коронавируса почти полтора триллиона баксов, треть ВВП страны. Кроме того, НДС снизили на второе полугодие. А антикризисный пакет правительства России составил в апреле… 1,2 процента нашего ВВП. Потом еще добавили, но все равно получилось намного меньше, чем в Европе или Америке. На днях мой знакомый, который следит, как за рубежом помогают бизнесу, рассказал: немецким проституткам давеча выделили из федерального бюджета по 7 тысяч евро. Безвозмездно. Проституткам!
— Похоже, не тем делом мы с вами занимаемся, Сергей.
— В России — наоборот! — постарались бы что-нибудь дополнительно содрать с девушек. А могли бы и посадить за занятие проституцией. Какие 7 тысяч евро, вы чего? Так что мы заняты тем делом. Хотя журналистику и называют второй древнейшей профессией.
— Вы теперь тоже имеете к ней отношение.
— Я — нет. Я — продюсер.
— Э-э-э, не уклоняйтесь, так не пойдет.
— Повторяю, продюсер — абсолютно не журналист. Можно сказать, я — владелец притона. Вот.
— Мамочка.
— Папочка.
— И как идут дела в вашем заведении?
— В нашем притоне все прекрасно. С моим приходом цифры растут. Мы сильно прыгнули вверх. Нас больше смотрят, чаще ссылаются. Так, в ноябре RTVI вышел на девятое место по цитированию из всех СМИ.
— Поводы для упоминаний могут быть разными. Подозреваю, одна из ключевых новостей была связана с интервью Тины Канделаки и Андрея Турчака, функционера «Единой России»…
— О да, это нам тоже помогло.
— После чего народ потянулся с канала на выход. Сотрудничество прекратили несколько журналистов, в том числе Юрий Сапрыкин, читаемый и почитаемый коллегами.
— У вас неправильная информация, Сапрыкин у нас не работал. Мы заказывали ему статьи. Ровно две штуки. После чего он сказал, что больше писать не будет. Огромное ему спасибо за те тексты. Мы заплатили за них гонорар и расстались большими друзьями.
— Вы лично общались?
— Нет, я заочно большой друг Юрия Сапрыкина. Что касается интервью с господином Турчаком, не вижу проблемы в факте его записи. Не наши трудности, что отдельные товарищи не готовы воспринимать все точки зрения. Мы здесь абсолютно ни при чем.
Как вы знаете, я оштрафовал Канделаки за то, что Тина не спросила о покушении на журналиста Кашина, но если кто-то считает, что Турчаку в принципе нельзя давать трибуну по каким-то их понятиям, тогда где же здесь свобода слова? Большой вопрос.
— Конечно. В нашем мире широкополосного интернета свободу слова ешь, чем хочешь. Другое дело, что людям надо научиться говорить. С этим проблема.
— Ваша мотивация для появления на RTVI?
— Опять же интерес. Исследовательский.
— Но вы ведь не пошли начальником ЖЭКа, хотя там тоже можно чему-то научиться.
— Знаете, я не дружу с сантехникой. Совсем. А если говорить серьезно, стараюсь не лезть туда, где ничего не соображаю или знаю, что получится плохо. По этой причине не вожу автомобиль, ну вот нет у меня способностей. Наверное, существует некая предрасположенность у людей. Хотя многие неводители по природе и призванию сидят за рулем и думают, будто они умеют управлять машиной. Но это не так. Подозреваю, и начальник ЖЭКа из меня получится плохой. А вот на телевизионной площадке я обладаю определенным опытом, который могу приложить и развить. Это полезно и каналу, и мне.
— Какой KPI вам поставили?
— Высокий. Намечены конкретные цифры, есть специальная таблица.
— Вписываетесь?
— За пять месяцев моего правления на RTVI по отдельным пунктам мы дали рост в тысячу процентов. В ты-ся-чу!
— Звучит красиво, но пример приведите. Для наглядности.
— Количество просмотров, цитирования, ссылок, публикаций… Позиций много. В чем-то скачок кратный. Нигде минуса нет. Везде растем, превышаем намеченные цели.
— «Жиденько текла струя, но теперь здесь главный я». Это ваши слова про RTVI.
— Правильные слова, справедливые. Струя усиливается на глазах. До моего прихода тут было нечто трансцендентальное, не от мира сего, а теперь люди знают, что есть такой канал.
— У вас на сколько лет контракт?
— Договор с открытой, пролонгированной датой. В любой момент можем расстаться. А можем и остаться. Пока не пойму, что машина поехала, не увижу, что все классно и делать здесь больше нечего, буду здесь. Как с группировкой «Ленинград».
— Она, если не ошибаюсь, 24 года просуществовала.
— Чуть просчитались. 23. Хотя, справедливости ради, за это время «Ленинград» трижды распускался, уходил в отпуск. Поэтому не знаю, может, и с RTVI будет так: уйду, а потом вернусь.
— Вы подписали договор с каналом в конце июня. Сразу стали ходить в офис или работали на удаленке?
— Нет, дистанционка у меня не получается. Наверное, какой-нибудь диджитал может трудиться из дома, а мне нужно быть в лавке. Если капитана нет на мостике, что за корабль такой? Хожу на службу, как все люди, — с понедельника по пятницу. Правда, вчера отсутствовал в офисе, но по уважительной причине, поскольку целый день снимался в программе «Голос» для Первого канала.
— То, что трудитесь на RTVI, не мешает вам участвовать в сторонних проектах?
— Я же не сотрудник Первого. Слава богу. Хотя в 2016 году был им, состоял в штате, получал зарплату… Но это и тогда не являлось для меня судьбоносным решением. Типа ухожу с хлебобулочного комбината и теперь, значит, иду токарем на завод. Как устроился, так и уволился. А сейчас сдельный договор. Как у индивидуального предпринимателя.
— Это какой у вас «Голос» по счету?
— Ой, уже сбился, не скажу. Кажется, третий сезон. Или четвертый.
— Зачем вам это нужно?
— Чистая случайность. Тут интуиция не помогла. Для нового проекта мне понадобился Сергей Жилин с оркестром «Фонограф». Я позвонил Юрию Аксюте, который командует музыкальным продюсированием на Первом, и говорю: «Аксюта, значит, забираю у тебя Сергея Сергеевича на две недели». Он говорит: «Хорошо, но обещай, что будешь в жюри следующего «Голоса». Я согласился: «Хороший бартер. Меня устраивает». Потом началась пандемия, мой проект не состоялся, Сергей Сергеевич оказался мне не нужен, но слово-то я уже дал, пришлось исполнять…
— Правильно понимаю, что вы перебрались в Москву на ПМЖ?
— Я в длительной командировке. До сих пор ощущаю себя здесь шабашником. Вот построю коровник, получу деньги и обратно уеду
— Привыкли к столице?
— У меня маршрут простой: офис — дом — дача. По большому счету, Москву-то я и не вижу.
— А в Питере бываете?
— Крайне редко. Налетами, наездами… Конечно, в родной город тянет, но гоню от себя такие мысли. Это ведь управляемая история. Можно бередить рану или дать ей спокойно зажить. Я предпочитаю второе.
ЧАСТЬ 3
О вождении машины, моде, конформизме, «Чуме», Instagram, Кремле и Навальном
— Вы сказали, что не водите машину. Давно у вас появился личный шофер?
— Сейчас скажу. В 1997 году. Сколько мне тогда было? 24 года.
— Рано.
— Так получилось. Необходимость.
— А водительские права у вас есть?
— Надо посмотреть. По-моему, да.
— Не помните, как сдавали экзамены?
— Перестаньте, откуда у меня время на эту ерунду? Купил — да и все.
— Но за руль садились?
— Сразу понял, что не нужно мне этим заниматься. Люблю задумываться о чем-то отвлеченном, как говорили в школе, витаю в облаках. У меня по-прежнему рассеянное внимание, совершенно не хочу смотреть на дорожные знаки и цвет светофора. Уступать кому-то, правильно поворачивать… Лучше буду разглядывать ландшафты, архитектуру. Это куда интереснее, чем вылавливать красный или зеленый.
— Да и ваш прежний образ жизни тоже, наверное, не предполагал езду за рулем. Это сейчас вы стали Сергеем Владимировичем Шнуровым, а тогда были вечно поддатым Шнуром…
— Послушайте, в конце 90-х и начале нулевых трезвым вообще никто не ездил. Может, только язвенники. Вспомните, во всех машинах были запотевшие стекла. Ладонью протер лобовое и поехал. Это сейчас более-менее порядок навели.
— А вы радикально сменили имидж. Был мужик в дешевых трениках и майке-алкоголичке, теперь же вполне себе стильный офисный начальник.
— Это вы зря. Посмотрите мои старые фотографии. Я всегда одевался классно. С вызовом. Почему-то все считают, что майка-алкоголичка была заблеклая. Нет, друзья мои, я покупал ее за бешеные деньги.
— Бренд?
— Конечно. Все майки на тот момент у меня были Ben Sherman — ни больше ни меньше. Этот небрежный стиль я четко выстроил и отработал. Говорить, будто я как-то изменился, неправильно. Стал иначе выглядеть, поскольку появились другие магазины.
— Дело же не только в одежде. Про вас говорят: Шнур перешнуровался.
— Есть такой каламбур. Что в него вкладывают?
— Упрек в конформизме. Процитирую, если позволите: «Циничный тип, который делает все так, чтобы и рыбку съесть, и на трамвае прокатиться».
— В этом предложении заложены взаимоисключающие понятия.
— Фраза принадлежит Артемию Кивовичу Троицкому.
— Да, это великий мыслитель.
— Пнули походя…
— Почему? Обожаю его высказывания. Их на цитаты разбирают… Так вот, возвращаясь к философии, следует уточнить: циники — это киники. IV век до нашей эры, киническая школа Антисфена, ученика Сократа.
— Учеба в теологическом институте дает о себе знать, Сергей.
— Продолжаю. Циничный взгляд обязательно предполагает некую отстраненность. Аристотель говорил: чтобы заниматься философией, жрецы в Египте удалялись от жизни. Да, я смотрю на мир не совсем так, как многие люди. В некотором роде плыву по течению, но при этом нахожусь немного над и в стороне. Поэтому да, я циник, но в философском смысле слова. А что подразумевает Троицкий, не берусь судить. Он даже поговорку переиначил, во второй части речь совсем не о трамвае.
— Мат, Сергей, запрещен в официальных СМИ.
— Но цитировать нужно точно. Особенно если бросаешь кому-то обвинения.
— На этом список претензий к вам не исчерпывается. Из последнего: кинокритика наезжает на комедийный проект «Чума», который вы продюсируете с Канделаки.
— Да бог с ней, пусть критикуют. Главное, что народ смотрит.
— Хорошие цифры?
— Очень!
— Вы бесплатно выложили «Чуму» на ivi, значит, не рассчитываете заработать на сериале?
— Есть так называемые паровозы подписки. Благодаря «Чуме» сейчас мы находимся на первом месте по количеству людей, пришедших на ivi. Они смотрят наш сериал и платят платформе деньги. Такая схема. Все работает.
— Много времени у вас отнимает эта история?
— А как иначе? Надо вкладывать и выкладываться. Мне ставят определенные задачи, обозначают параметры. Перед нашей встречей был на студии, записывал очередной трек. Мы все являемся заложниками обстоятельств, мнений людей, собственного субъективного восприятия мира. Это всегда некие границы.
— На сколько рассчитана ваша «Чума»?
— Нужно у китайцев спрашивать, мы же не знаем, долго ли продлится пандемия. Пока идет вторая волна болезни, и мы снимаем новые серии.
— Вы объясняли приход на телевидение тем, что блогерство потихонечку скукожится, а ТВ опять расцветет.
— Думаю, я прав. Вы наверняка читали о новой инициативе Госдумы, собравшейся блокировать уже YouTube и Facebook. Ох, посмотрим мы скоро на этих блогеров!
— Как-то без любви вы об этом сказали.
— Да. Я же циник.
— Но вы еще и инстаграмщик. Эту платформу теоретически тоже могут зачистить.
— Не-не-не, все в прошлом. Не надо меня приписывать к этой замечательной породе людей. Я бывший инстаграмщик, который крайне редко и без охоты использует площадку для выкладывания нехитрых стишков.
— Не соглашусь, на злобу дня отзываетесь мигом. Не успели наши футболисты продуть 0:5 команде Сербии, как вы уже вынесли приговор: «Если Дзюба невзначай подрочит, значит, сборная немножко отсосет».
— Банальная констатация факта. Самое забавное, что, предвидя ситуацию, я написал стих до игры, а потом с большим интересом наблюдал, как сбывается мой немудреный прогноз. Поэтому и выложил стих сразу после первого тайма, когда все прояснилось. Если бы, кстати, проиграли 0:1 или 0:2, может, и не стал бы выкладывать.
— А стишки про Путина вы зачем удалили?
— Ё-моё, и вы туда же? Ну, блин… Это просто смех! Я уже много раз рассказывал, что в 2018 году решил уничтожить свой Instagram. Не какие-то отдельные посты, а все подряд. Фотографии, где я на берегу Невы, стихи про любовь, о Петербурге… Ничего не пожалел.
— Обнулились.
— Именно! Еще в 2018-м. Тогда Бэнкси самоуничтожил картину «Девочка с шаром», и я, следуя его примеру и настроению, стер свои посты. И начал вести страницу в Instagram заново. С тех пор ничего на ней не редактировал. В 2020-м вступил в Партию роста, и все вдруг стали писать, будто Сергей Шнуров удалил стихи про Путина. Что на это ответить? Классная манипуляция. До сих пор общественность бурлит: мол, поймали Шнура… Но я не идиот и прекрасно понимаю, что в интернете ничего уничтожить невозможно. Наберите в поисковике «Шнур о Путине», и вывалится миллиард этих стихов. Не из Instagram, так из другого места. Мне 47 лет, я же не Соловьев, который не очень умело пользуется интернетом и думает, если он стер, то никто не найдет. Анекдот! Я даже обескуражен, что приходится вам это объяснять…
— По какому принципу отбираете новости, на которые пишете стихи?
— Повторяю, сейчас делаю это гораздо реже, могу по две недели ничего не выкладывать, а раньше дня не пропускал. Пишу о том, что зацепило.
— На смерть Жванецкого, вижу, откликнулись без привычного ерничанья: «Великий дядя, просто дядя Миша… Не стало капли — самой важной, малой. Сломалось главное, то, что под сердцем где-то…»
— Да, это переломный момент.
— Для вас?
— Для страны. Она осталась без дежурного. Был, а теперь его нет.
— А Иосифа Пригожина почему в покое не оставляете? Нравится его троллить?
— Он сам подставляется, льет масло в огонь народного гнева. Зачем он это делает, загадка для меня.
— Считает, что вы с Моргенштерном разлагаете молодежь.
— Конечно. Два главных демона в стране. Странно, что, обладая такой магической силой, я до сих пор не разложил этого Пригожина. Он уцелел, такой кристально чистый.
— Кстати, что думаете о выступлении Моргенштерна в Белоруссии, где он сказал, что ему плевать на политику?
— На самом деле он выразился более определенно, вы смикшировали… Сказал — и о’кей. Имеет право. Он не обязан идти на поводу у зрителей. Это его точка зрения. У меня она другая.
— В том числе по Белоруссии?
— Да. Я абсолютно на стороне народа, даже нет никаких сомнений. Мне не плевать, что там происходит.
— Вы переименовали в стихах Лукашенко из Батьки в отчима.
— Он сам дал повод себя так называть. И не только мне. Я же говорю об этом открыто, поскольку у меня, слава богу, сейчас развязаны руки, я теперь не ограничен ни в чем — нет ни концертов, ни гастролей, поэтому могу этикеты не соблюдать и реверансы не отвешивать.
— Не планировали сделать интервью с Александром Григорьевичем?
— Хотел. До всех этих избиений, еще до выборов. Мы выходили на связь, но в итоге Лукашенко поговорил с киевским Гордоном…
— А сейчас?
— Боюсь, беседовать уже не о чем. Мне все предельно ясно.
— А в хабаровском губернаторе Дегтяреве разобрались? Вы же летали к нему, когда в городе начались марши протеста.
— Михаил такой закрытый товарищ, что за одно интервью сложно понять, что он представляет из себя. Вначале подлил масла, теперь рассчитывает, что все само собой разрулится, но это вряд ли. С народом нужно разговаривать. И уметь это делать. На мой взгляд, у Дегтярева не очень хорошо получается. Даже, сказал бы, совсем провально. Люди не слышат то, что он говорит, и он говорит, видимо, не то, что они хотят услышать.
— В этой ситуации вы на чьей стороне?
— На той же. Вместе с народом. Абсолютно!
— Ну да, вы написали об арестованном Фургале: «Если власть кого-то посадила, видимо, хороший был мужик».
— Это общее настроение в обществе, фраза не касается конкретно Фургала. Когда режим выступает против кого-то, скорее всего, человек предстанет в образе рыцаря света и добра. Это вина власти.
— По-вашему, что-то зреет?
— А вы как считаете?
— Прогнозов хотите на 2021 год? Их нет у меня. Одно скажу: все будет меняться. И быстрее, чем нам хотелось бы. Поэтому нужно быть готовым к тому, что будете не готовы ни к чему.
— И вы?
— И я.
— Вы перевели, как обещали, денежку в Фонд борьбы с коррупцией Навального?
— Пока нет, но еще успею, банки работают до позднего вечера. Перечислю сегодня.
— Сколько?
— Немного.
— Почему?
— Ну, ФБК — не Голливуд. Фильмы у Алексея недорогие. Но хорошие, мне нравятся.
— Смотрите?
— Многие расследования — да. Не скажу, будто подписан на канал, но все по-настоящему яркое, большое не пропускаю.
— Значит, последнее кино под названием «Дело раскрыто» видели?
— Конечно.
— И как?
— История по-прежнему темная. Очевидно, что лгут все, как говорит великий доктор Хаус. И делают это в выгодную для себя сторону. Впечатляет объем информации, которым оперирует Навальный. Удивляет, что восемь человек гонялись за ним три года, а в итоге фактически провалили задание. Хотелось бы услышать содержательный ответ второй стороны на предъявленные «берлинским пациентом» обвинения. Диабет или панкреатит уже не прокатит.
— Надо было вам задавать самый смачный вопрос Владимиру Путину на пресс-конференции, а не передоверять миссию другим. Сразу видно, не матерый вы журналист, Сергей!
— Знал, что про отравление обязательно спросят, вопрос считался наиболее острым, а я остер сам по себе, поэтому оставил десерт профессионалам. Матерым.
— Между тем в интервью Юрию Дудю года три назад обещали, что при встрече скажете Владимиру Владимировичу: «Хватит». Одно слово: «Хватит».
— При личной встрече, а не на пресс-конференции. Следите за нюансами русского языка.
— Правильно понимаю, что вы покинули зал до окончания мероприятия? На четвертом часу общения президента с прессой ваш стул в первом ряду демонстративно опустел…
— У меня имелась уважительная причина: в пятницу вечером шоу «Голос» выходит в прямом эфире, а накануне днем были репетиции. Я не мог заставить людей ждать.
— Написали объяснительную на имя Дмитрия Пескова?
— Ничего не писал. Увидел, что конференция затягивается, выслушал вопрос корреспондента ВВС про новую холодную войну, тихо встал и ушел.
— Хотя бы халявные пирожки в буфете попробовали?
— Не рискнул. Только понюхал.
— Обоняние не пропало?
— Да вроде бы запахи и вкусы различаю.
ЧАСТЬ 4
О Ефремове, Лозе, корпоративах, гонорарах, гимне, колбасе и Дзюбе
— Ефремова жалко?
— Мишку? Конечно. Но он своими руками все сделал. Это его судьба, его путь. Как кажется сейчас, все именно так и должно было завершиться.
— Его поведение в суде выглядело, мягко говоря, странным.
— Знаете, пока не окажешься в такой ситуации, можно бить себя в грудь и говорить, какой я молодец. Легко геройствовать, сидя в теплом помещении под телекамерами. Реальность меняет многое. Людей в том числе. И я по-разному вел себя в жизни. Иногда заслуживал твердую четверку, порой — тройку с минусом, но, бывало, имел право сказать себе: молодец!
— А по отношению к другим?
Работаю над собственными ошибками. И извинялся многократно, если чувствовал неправоту.
— Но с Юрием Лозой, который подает на вас в суд, полагаю, не тот случай?
— Нет, конечно. Пусть судится. Прекрасно.
— За что вы его так жестко прикладываете?
— Удобная мишень. Обратил на него внимание, когда он стал шпынять одну из моих любимых групп The Rolling Stones. Я подумал, что вряд ли Мик Джаггер читает Лозу. Ладно, готов вписаться за него, немного повоевать на той стороне. Лоза в некотором роде олицетворяет собирательный образ комментатора, человека, говорящего обо всем, специалиста по всем вопросам. В интернете и телевизоре сейчас таких целая когорта.
— И вы от них недалеко ушли.
— Я очень далеко. По многим темам у меня нет мнения, так сказать, «не намнил» его.
— А как относитесь к словам коллег, которые жалуются, что бедствуют из-за пандемии и отмены концертов, сидят без денег?
— Послушайте, я много ездил по стране, играл большие стадионы и примерно понимаю, как живут люди в провинции, представляю их заботы и сложности. Зарплата медсестры в какой-нибудь областной больнице составляет восемь тысяч рублей. Восемь! И их, таких медсестер, там очень много. А те артисты, которые сейчас жалуются, за такие деньги в туалет не ходят. Уж кому выть и стонать, так точно не им
— Меладзе призвал бойкотировать «Новогодние огоньки», правда, потом быстро передумал.
— Пускай делают что хотят, это их песочница. Я оттуда уже вылез, мне это неинтересно. Могу так, опять же походя, написать какой-нибудь стишок, если пойму, что кто-то совсем зарвался.
— А у вас как с корпоративами?
— Неплохо. Работа есть. А что говорить тем, кто ее потерял? В Петербурге фуд-корты в торговых моллах не работали полгода, сейчас их опять закрыли. На Новый год хотят опечатать все рестораны, кафе и бары. Музеи и выставки не принимают посетителей, театрам можно заполнять зал на четверть мест. При этом никакой реальной помощи не оказывается. А жить на что? Тем же официантам, продавцам из больших магазинов, где продажи упали в разы? Владельцы не знают, чем платить за аренду. Люди обречены на нищенское существование, им некуда пойти. А мы говорим об артистах, которым чего-то не хватает…
— Но ведь новогодних вечеринок объективно стало поменьше.
— У всех — да. У меня все в порядке.
— Часто выступаете?
— Не стремлюсь набрать побольше. Моя норма — две корпоративки в месяц. Все.
— Не больше?
— Ну, если погожий день, то — да, можно согласиться еще.
— Вы вроде скинули гонорары.
— Нет. Ни за что.
— Писали, будто берете 11 с половиной миллионов рублей за концерт.
— А было?
— 17 миллионов.
— Это сколько в деньгах-то?
— В долларах? Курс плавает…
— Нет, 17 миллионов не назначал. Никогда. А 11 с половиной остались. Как стоило выступление 150 тысяч долларов, так и стоит. Никуда — ни влево, ни вправо. Ни на шаг!
— Раньше на группировку делили, а теперь все себе забираете?
— Почему? У меня есть музыканты. Другие. Не из «Ленинграда».
— Дешевле стоят?
— Нет. Сейчас со мной играют лучшие.
— Лучше, чем были?
— Лучшие в стране. Большие профессионалы.
— Тогда в чем смысл роспуска «Ленинграда»?
— Меньше нужно репетировать. Беру людей, которые знают сольфеджио, имеют богатый стаж в разных коллективах. Они могут сыграться в течение часа. Мне ничего не нужно делать, люди сами предлагают какие-то правильные музыкальные решения. Живой коллектив. Ну и объективно они помоложе ребят из «Ленинграда». Все-таки популярная музыка — дело молодое.
— На Новый год поете?
— Нет. Обычно нет. Хотя в прошлом году выступали. Уже не помню подробностей, но предложили какие-то огромные, существенные деньги. Пришлось согласиться.
— Где происходило действо?
— В Питере. Народу было прилично. Правда, тех, кто запомнил концерт, думаю, набралось человека два. Остальные могли бы сэкономить деньги.
— Упились?
— Конечно. Вы же знаете, у нас начинают заранее готовиться и к бою курантов лежат в салате.
— Обидно?
— За них — да.
— А за себя? Что бисер мечете.
— Нисколько. Люди сами лишили себя удовольствия. Ну, о’кей. Я ничего не навязываю. Не хотите слушать, вам еда и выпивка дороже, готов вообще уйти.
— И нет такого, что «заставлю вас плясать под мою дудку»?
— Разумеется, у меня есть приемы, как взбудоражить людей. Так, чтобы вставали на стулья и танцевали на столах. В принципе, могу подойти, взять тарелку и надеть какому-нибудь буйному на голову.
— Делали?
— Конечно.
— А в ответ?
— Ничего. Все были счастливы. Гарантия классной вечеринки. По крайней мере, такое совершенно точно запомнится надолго.
— Что споете нам в преддверии 2021-го?
— Вообще-то я уже придумал три песни. «Колбаса» прозвучит 31 декабря в проекте «Чумной Новый год» на платформе ivi.
— Почему такое название?
— Жизнь любого перемалывает, все становится в некотором смысле колбасой.
— «Докторской» или сырокопченой?
— Зависит от фарша, который из нас получится.Еще написал новый гимн. Текст пока прочитать не могу, только первую строчку: «Страна наша сменит название скоро…»
— Интригующе.
— Третья песня забавная — «Миг». Процитирую припев. Это девушка поет:
«Давай смелей шампусик лей,
Мне каждый миг щас дорог.
Любовь все злей, козлы козлей
У женщины под 40!»
Песни обязательно выложу под праздник, постараюсь слегка изменить взгляд на сложный и тяжелый уходящий год. Даже не самую простую жизнь можно показать с другой стороны. И в трудное время остается что-то смешное, надо лишь рассмотреть.
— А вот Time назвал 2020-й худшим в истории.
— Американцы в России не жили! Мы давным-давно не мыслим такими категориями. Я вот всегда пытаюсь увидеть возможности для преодоления, найти какой-то интерес. Хуже, лучше — позиция слабаков и нытиков, не они являются субъектом действия. Обычно таких людей жизнь берет за шиворот и волочит, стирая коленки об асфальт. Я так не хочу. И вам не советую. Надо в любой ситуации получать от жизни удовольствие. В крайнем случае самоудовлетворение…
— Привет Дзюбе?
— На мой взгляд, событие яркое, знаковое. Прекрасно окаймляет и то, о чем мы говорили, и новостную ленту 2020-го. Попробуйте взглянуть через эту призму на политические события в мире, на пандемию… Только так и должно было случиться.
— Какой год, такие и ассоциации.
Предоставлено TASS
Автор интервью Андрей Ванденко